Так вот, в продолжение предыдущего поста.
Годами звучало как ненаучная чепуха, что человеку можно что-то внушить, обратившись к его подсознанию, которое, как тайный хозяин, прячется в глубине от нашего взгляда, но управляет всем. Подсознательно знает, подсознательно не хочет, и т.д..
Я до сих пор думаю, что скрытность подсознания это неправда. Подсознание лежит на поверхности, к нему есть свободный доступ. У кого-то просто (плохая рефлексия)
В отличие, например, от зрения. Мы легко научаемся определять цвет, но построить рефлексию глубже мы не можем. Цвет кажется нам одной неделимой “квалией”, мы не в силах научиться отдельным чувствам, из которых он состоит. Хотя цвет – это составное ощущение. Или например: трудно отделить форму и положение предметов от пятен цвета, хотя глазами мы видим именно пятна, а форму и положение подсказывает наш зрительный комплекс.
Зрение плохо доступно для рефлексии. Подсознание очень хорошо доступно. Потому, что рефлексия, если задуматься, как она должна быть устроена, это склонность вашего субстрата, вашей нейронной сети, этого самого подсознания, производить некоторые терминальные состояния одновременно. Например, одновременно возбудить центры мозга, приводящие к выбросу адреналина, и, упрощённо говоря, сгенерировать слово “страшно”. А говоря полноценно, повысить влияние управляющих центров, посвящённых страху, причинам этого страха, и т.д., так, что словесные и бессловесные рассуждения, возникающие в вас, будут посвящены специальному понятию, которое вы придумали для адреналиновой горячки, страху.
Не подскажи вам кто-то это название, вам пришлось бы самому заметить, что иногда вы себя чувствуете определённым образом в похожих ситуациях, и выбрать для этого слово. Но возможно, вы бы этого и не заметили. И так и жили бы всю жизнь, до какой-то степени узнавая это состояние, но не задумываясь, что оно одинаковое и его можно назвать. Примерно так живут звери, лишённые слов. Узнавание формируется в них, но не передаётся по наследству. Слова помогают нам быстро учить других рефлексии.
А подсознание – субстрат – это как раз та часть разума, которая занимается узнаванием и, в человеке, подбором подходящих слов. Она легко доступна для рефлексии, поскольку рефлексия в ней и происходит. Другие рефлексируемые состояния, например, цвет или звук, поступают от внешних органов, и она связывает их с понятиями. Внутренние состояния для неё проще. Она готова создать понятие для чего угодно и связать его с любыми особенностями своей деятельности, какие вы только сможете заметить. Сложность только в том, что этих особенностей огромное число, как можно убедиться, взглянув даже на современные нейронные сети. Мы можем заметить крупные мазки, такие, как страх, желание, сомнение, или даже стремление остаться победителем, и теоретически мы могли бы придумать название для каждой психологической чёрточки, вошедшей в их основу, но этих чёрточек миллионы, выделить их сложно, а пользы называть их мало. Где-то на полпути от крупных мазков к чёрточкам мы все и застреваем.
Так или иначе, подсознание хорошо доступно для рефлексии. Если читать много примеров, в которых мотивы героя уже различили, то скоро научишься различать и собственные. Конечно, надо выбирать примеры с правильным разбором и объяснениями! Если читать околопсихологическую чепуху, то рефлексию вместо этого можно испортить. Верен анализ или нет – должен подсказывать рассудок
.
Но за тем исключением, что подсознание вовсе не прячется от нас, собралось достаточно причин считать, что само оно в какой-то форме существует. Не как отдельные, заблокированные от нас, самостоятельно действующие части мозга, а как особенности интуитивного слоя, который совершает по одному шаги мышления. Не хозяин в тайной комнате, а сам дом.
Скорее всего, верна теория о том, что мы автоматически (верим всему, что слышим)
Эта теория мне всегда казалась верной потому, что она логична. Обезъяны и другие животные, когда формировалась речь, не могли сразу получить полную систему безопасности. Речь была лишь сигналами: кто-то заорал от страха – туда не ходи. Крик – ещё один внешний стимул, как запах или вид опасности. Мы не сомневаемся в тревожном запахе. Когда развитые обезъяны начали использовать речь для передачи сложных сигналов, у передающего сначала не было никакой хитрости и лжи – и защищаться от них не было причины. Позже всё это появилось, и мы научились сопротивляться услышанному. Но вряд ли в нас есть особая камера, куда мы помещаем входящие слова прежде, чем санируем их. Скорее всего, если мы пропустили мяч, мы пропустили гол.
Каким же образом пропущенные, услышанные и не подвергнутые сомнению слова влияют на нас?
. Это кажется необычным потому, что мы недооцениваем, насколько бессознательно обычно воспринимаем информацию. Когда мы читаем книгу, мы тренируемся на ней, и только вниманием запоминаем что-то, кроме ассоциаций. Если нас отвлечь, эта система будет работать хуже и мы не справимся и со скепсисом, и с пониманием, даже полубессознательным. А вот тренировка даже если и ослабнет, то не отключится.
На этом фоне выглядит вполне правдоподобно, что можно заговорить человеку зубы, поменять отношение постоянным повторением, замарать дурными ассоциациями или заинтересовать хорошими.
Где границы этих возможностей? Скорее всего, не получится бессознательно внушить какие-то совсем противоречащие картине мира идеи. Они вызовут диссонанс. Это придётся делать по шагам, сначала насаживая предпосылки, а затем – следствия.