void

Одно время мне новые книги Акунина казались никакими. Я говорю о серии “Смерть на брудершафт” и всяких “Квестах” и “Шпионских романах”. Казалось, что Акунин повторяет сам себя, пытается выдумать нового Фандорина, а у него не получается яркой, узнаваемой личности. Получается какой-то Романов, про которого читаешь десятую повесть и толком не помнишь, откуда и куда он бредёт. Или ещё более краткоживущие персонажи, возникшие на 1-2 книги.

И вот недавно я узнал, что Романов в “Смерти на брудершафт” это Октябрьский в “Шпионском романе” и “Квесте” (вот так невнимательно я читал), и вдруг всё стало на свои места. Я стал перечитывать книги, и теперь, когда я знаю, что это история изменения Романова, и знаю, от чего он начал и чем кончит, то их читать почти так же интересно, как классические фандоринские, а Романов-Октябрьский, возможно, и более интересный герой. Удивительно, как одна эта подробность меняет впечатление от книг. Во всём появляется смысл.

– Папа говорит, что Гитлер стягивает вокруг нас кольцо,
– У нас с Германией договор о ненападении, – хрипло сказал Коля, потому что кивать головой или пожимать плечами было уже невозможно. – Слухи о концентрации немецких войск у наших границ ни на чем не основаны и являются результатом происков англо-французских империалистов.
…
– Но самое главное – это решающая мощь нашей Красной Армии. На вражеской территории мы нанесем врагу сокрушительный удар.
– А Финляндия? – вдруг тихо спросила она.
– А что – Финляндия? – Он с трудом скрыл неудовольствие: это все паникер папочка ее настраивает. – В Финляндии была глубоко эшелонированная линия обороны, которую наши войска взломали быстро и решительно. Не понимаю, какие тут могут быть сомнения.

За узкими щелями отдушин холодно полоснуло голубоватое пламя. Колыхнулись лампочки над потолком.
– Гроза, что ли? – удивилась Анна Петровна. Тяжкий грохот обрушился на землю. Вмиг погас свет, но сквозь отдушины в подвал то и дело врывались ослепительные вспышки. Вздрогнули стены каземата, с потолка сыпалась штукатурка, и сквозь оглушительный вой и рев все яснее и яснее прорывались раскатистые взрывы тяжелых снарядов.
– Склад! – вдруг закричал Федорчук, вскакивая. – Склад боепитания взорвался! Точно говорю! Лампу я там оставил!

Густой желтый свет пропитанной салом пакли освещал их. Горбатые тени метались по сводам, уходившим во мглу, и Плужников слышал, как бьется ее сердце.
– Зачем ты здесь? – с тоской спросил он. Мирра впервые подняла лицо: свет факела дробился в слезах.
– Ты – Красная Армия, – сказала она. Ты – моя Красная Армия. Как же ты можешь? Как же ты можешь бросить меня?

Мирра потупила глаза, вылезла и села на кирпичи, заботливо обтянув платьем колени.
– Так вот ты какая, оказывается.
– Ну, такая, – сердито сказала она. – Не смотри на меня, пожалуйста. Не смотри, а то я опять залезу в дырку.
– Ладно. – Он улыбнулся. – Я не буду, только ты слушайся.